нет ни одного ордена, где подавали бы столько милостыни; и нет ни одного ордена, который про­лил бы столько крови в защиту веры. Члены комиссии возразили, что все это замечательно, но без веры отнюдь не служит спасению души. На что Жак де Моле «отве­тил, что это верно и что сам он воистину верит в Бога, и в Троицу, и во все прочие догматы католической веры, и что есть единственный Бог, единственная вера, един­ственное крещение и одна-единственная Церковь, и что, когда душа отделится от тела, станет ясно, что хорошо и что дурно, и всякий узнает то, о чем ныне идет речь». Безупречно ортодоксальное кредо и, может быть, уже вызов на Страшный Суд перед Богом, обращенный к тем «развращенным людям», которых он в загадочной форме обличал два дня назад.

После этого заявления и вмешался Гильом де Но-гаре, процитировав хроники Сен-Дени (он ссылался на «Большие французские хроники», но выяснено, что этих слов там нет), где рассказывается, что еще Сала-дин обличал орден Храма в содомии и отступничестве. Смутившись, Жак де Моле ответил, что никогда не слышал об этом, и как раз упомянул пример Гильома де Боже, который заключил перемирие с султаном, од­нако с целью спасти то, что еще можно было спасти. Наконец великий магистр попросил, чтобы ему наконец дозволили регулярно посещать мессу и предоставили капеллу и капеллана.

Перелом произошел. Жак де Моле нашел ход, ко­торый он счел верным средством выбраться из ловуш­ки, в которую угодил после своих признаний в октябре 1307 года. Больше он не будет говорить. Но, замолчав таким образом, он не включится в ту глубинную волну, которая весной 1310 г. оживит надежду тамплиеров и пошатнет здание обвинения.

В последний раз приведенный на заседание комиссии 2 марта 1310 г., Жак де Моле не отступил от позиции, занятой им 28 ноября: он будет говорить только перед папой. Члены комиссии обоснованно заметили ему, что он смешивает два процесса: папа будет судить его лично; они уполномочены судить орден; отказываясь говорить перед ними, он выражает сомнение в их легитимности. Моле был не единственным, кто смешал эти процессы. Архиепископ Сансский Филипп де Мариньи, осудив как повторно впавших в ересь и послав на костер пятьдесят четырех тамплиеров в мае того же года, намеренно по­шел на такое же смешение: сделав признания перед епар­хиальными комиссиями или, может быть, даже раньше, в 1307 г., перед инквизиторами, они потом, перед папской комиссией, отказались от этих признаний. Приговор был незаконным, но Мариньи, Ногаре и королю было на это наплевать.

Представ перед папской комиссией того же 2 марта, Гуго де Перо, Жан дю Тур, Жоффруа де Гонневиль и не­которые другие нотабли ордена Храма подтвердили свои первые показания и отказались защищать орден.

Таким образом, Храм был предан его нотаблями, а тамплиеры покинуты их вождями.

Более Жак де Моле не предстанет лично перед кем бы то ни было; его имя исчезнет из протоколов папской ко­миссии, во всяком случае, в качестве обвиняемого (потому что тамплиеры, которых продолжат допрашивать до самой весны 1311 г., в показаниях будут его упоминать). Папу он никогда не увидит. Он перестал быть действующим лицом драмы, которая продолжалась. Его снова увидят через че­тыре года, когда его орден уже будет распущен.

Прежде чем перейти к этому последнему акту в жиз­ни Жака де Моле, надо попытаться понять его позицию или, скорее, его позиции в 1307-1310 годах. Понять и объяснить их, заранее отказавшись от плоских морализаторских оценок, которыми изобилует историография ордена Храма: был ли он дураком, ограниченным че­ловеком, трусом и т.д.? Конечно, это надо учитывать, но проблема не в этом. Жак де Моле был великим маги­стром ордена, который король Франции однажды решил уничтожить, который папе не удалось защитить и кото­рый он сам, Жак де Моле, не смог спасти.

Почему?


назад далее
Навигация