Дверь таверны не раз отворялась: то один, то другой из её завсегдатаев
заглядывал в комнату, но тотчас же, не сказавши ни слова и не поклонившись мне
и хозяину, захлопывал дверь и быстро уходил. Я заподозрил неладное и спросил
хозяина, что это значит? Хозяин ответил мне: „Всемилостивый синьор, все они
боятся вас, так как узнали, что вы указали герцогу его заклятых врагов. Но мои
посетители простые люди, они боятся чести пить за одним столом с другом
герцога. Боюсь, что мне придется закрыть таверну“. Услышав его слова, я
поспешно допил вино и пошел домой. Если я замечал кого-либо впереди меня, я
ускорял шаги, желая заговорить с ним, но каждый раз, услышав, что я иду за ним,
крестьянин входил в первую хижину и дверь за ним крепко запиралась, а я
напрасно стучал в только что закрывшиеся двери. Я все понял и в ту же ночь ушел
из селения. Но за мой, как на крыльях, летела молва о моем предательстве, и я
нигде не находил человека, с кем мог бы переброситься словом… Во время моих
переходов я натолкнулся на монастырь, все монахи которого были поражены
проказой, и только привратник этого монастыря был здоров и доставлял монахам
съестные припасы и все нужное, получая для этих покупок деньги у казначея,
который жил вне монастыря. По прошествии некоторого времени, привратник,
несмотря на все предосторожности, заболевал проказой и поступал в монастырь
монахом, а казначей приискивал на его место нового привратника. В то время,
когда я туда попал, казначей как раз приискивал нового привратника, и я
предложил ему свои услуги, ибо чем же лучше прокаженного было мое положение?
Все бежали от меня, все чурались меня хуже, чем прокаженного.
Я пробыл привратником монастыря прокаженных шесть лет и,
несмотря на все, не заболел проказой. На седьмой год моего пребывания в
монастыре я заболел горячкой. Многие видения пришлось увидеть мне в болезни, и
эти видения были так ясны и точны, что ничем не отличались от явлений обычной
жизни, но за короткое сравнительно время моего беспамятства я прожил столько,
сколько мог бы прожить здоровый, живя тысячелетия. Страшно вспоминать о том,
что я пережил за это время горячечного бреда (если только это было горячечным
бредом!). Моя душа постоянно воплощалась в телах все новых и новых животных: я
был то змеей, то львом; я жил то жабой, то обезьяной, я превращался то в
мокрицу, которую пожирала курица, то в курицу, которую терзала лисица, я был то
коршуном, терзавшим падаль, то маленькой рыбкой, проглатываемой громадной,
чудовищной рыбой, в желудке которой я переживал ужасные муки… Тысячи других
превращений испытал я, но даже когда я был в горячечном бреду моем маленькой
инфузорией, которую скоро разрывали на части и поглощали инфузории большие, все
равно всегда я помнил, что я был когда-то Джузеппе Ольдаветти — предатель…
Перед тем, как я проснулся, мой бред принял новый вид. Мне
снилось, что я стал духом, подвластным
назад
далее