Я чувствовал, что меня окружают какие-то существа. Напрягаю все силы для того, чтобы воспринять их, но вижу одни только глаза. Ах, какие это были глаза, несказанно добрые, безграничную мудрость в себе отражающие! И слышатся мне слова, но я не понимаю их, и только одно слово, смысл которого позднее был разъяснен мне, слышу я — слово «всепрощение».

Исчезли глаза, и я ощущаю веяние ветерка, и понимаю, что ветерком мне кажется какая-то сила, земли чуждая. В веянии силы этой я ощущаю мощь, благоволение и спокойствие великого самопожертвования. Замелькали передо мною образы: вот кто-то, несказанно прекрасный, распятый на кресте. Вот другой кто-то, спокойный и благостный, окруженный ярким пламенем, стоит на костре. Вот пытки в каких-то других, очевидно, низших мирах… Снова несказанный ужас объял меня, потому что я увидел как бы смысл всего виденного. Прекрасная девушка в разорванном платье, с глазами, полными невероятного ужаса и боли, лежала на песке громадной арены и какой-то человек с безобразным лицом, тупым и диким, бил её палкой и топтал ногами. А кругом сидели на высоких скамьях люди с лицами, морды животных напоминавшими, и весело смеялись.

Все исчезло. И я хотел знать, почему такими подлыми сотворены люди, почему им позволено мучить себе подобных и высших. Вдруг вижу я: наверху, окруженная ярким сиянием девушка, на песке лежавшая, и лилии в руках её. Она протягивает свои руки вместе с лилиями, как бы желает поднять внизу находящихся. А внизу те, кто смотрели на её мучения и смеялись, радуясь мукам её. Все они имели вид страдающих. Все они хватались за грудь, как бы испытывая страшную боль, и искажались от боли лица их. Около них вьются отвратительные, невидимые ими чудовища и терзают сердца их. Они не видели рук, им протягиваемых, и только изредка то один, то другой исчезал из толпы. Тогда увидел я яркий луч света, с верхов исходящий и осеняющий девушку.

Этот луч опускался от нее в низы и освещал своим блеском то одного, то другого из сидевших там. И плакал в низах сущий, вспоминая девушку, кем-то терзаемую, и тогда освещал его луч яркий, и он клялся быть милосердным и милосердием смыть грязь немилосердия, им в своем сердце хранимую.

И почудилось мне, что поднимаюсь я к верхам, хватаясь за луч золотой тогда, когда задерживался взлет мой. Мелькали при моем подъеме странные образы тех сущих, о которых рассказывали мне атланты, а частью и другие жрецы, говоря о них, как о пребывающих на лестнице, золотые ступени имеющей. Но вот окончилась золотая лестница, а я продолжал подниматься. Вижу вправо от себя свет и блеск несказанный, во много раз свет Ра превышающий, но поднимаюсь все выше и выше. Ничего не вижу, но ощущаю, что меня видят. Никто не говорит, но слышу я учение о жалости беспредельной, о том, что и своих врагов, и врагов своих близких всеми силами души своей жалеть надо, потому что месть недостойна высоких, а жалость — мощнейшая из сил, в верха поднимающая. И слышу я, что нет ни глупого, ни жестокого, ни подлого, которого не стоило бы пожалеть


назад далее
Навигация