Все остальные попали в руки Саладина, который принял их с изысканной учтивостью. Было, однако, сделано исключение для грабителя караванов Рено де Шатийона и для братьев ордена Храма и госпитальеров, в которых султан видел заклятых врагов ислама. Шатийону тут же отрубили голову, возможно, это сделал сам Саладин. Монахов-воинов отдали дервишам и улемам, неумелым палачам, которые мучили каждого рыцаря, привязав его к столбу. Перед пыткой султан предлагал даровать им жизнь при условии "поднять палец и принять Закон" — стать мусульманами. Из двухсот тридцати тамплиеров ни один не проявил малодушия. Жерара де Ридфора по неизвестной причине пощадили...
Для защиты Святого Града рыцарей больше не оставалось. Патриарх, очнувшийся, наконец, от полной интриг и сластолюбивой жизни, организовал сопротивление горожан, стариков и детей, чьи отцы стали пленниками. Когда в городе появился Бальан д'Ибелен, на время отпущенный султаном, дабы обеспечить безопасность своей жены и детей, толпа слезно просила его остаться, и он нарушил слово, чтобы принять командование городом; Саладин понял и извинил его.
И снова, после нескольких месяцев осады, именно д'Ибелен договорился о сдаче города. Иерусалим был "полон простолюдинов и их детей" из соседних деревень, пришедших укрыться, поэтому Бальан добился, чтобы город не предали разграблению. "Было условлено, — пишет Ибн Алатир, свидетель событий, — чтобы каждый мужчина в городе, богатый или бедный, заплатил за себя в качестве выкупа десять золотых монет, женщины — пять, а дети обоего пола — по две. Для уплаты этой дани был назначен срок в сорок дней. По истечении этого времени все неуплатившие считались бы рабами. Напротив, уплатившие выкуп тотчас же освобождались и могли отправляться куда пожелают". Саладин даже разрешил жителям увезти свой скарб.
За бедных султан потребовал коллективного выкупа в тридцать тысяч золотых монет за семь тысяч человек. Орден св. Иоанна эту сумму внес из своих английских средств. Это был ответ на деньги, данные Лузиньяну орденом Храма и потраченные на вооружение погибшей при Хатгине армии. Но бедняков было много больше.
И тогда приехали патриарх и Бальан, и послали к тамплиерам и госпитальерам, и к горожанам, и просили их Бога ради помочь бедным людям, оставшимся в Иерусалиме. Они помогли им, и тамплиеры с госпитальерами также дали, но не столько, сколько были должны Ибо они совершенно не опасались, что к оным [беднякам] применят силу, поскольку их в этом заверил Саладин. Если бы они знали, что бедняков притеснят, они дали бы больше.
В порыве великодушия Саладин и его брат отпустили большое число бедняков без выкупа, но тем не менее осталось одиннадцать тысяч, которые не были ни выкуплены, ни освобождены от внесения денег.
При участии султана беженцев разделили на три потока: первый вели тамплиеры, второй — госпитальеры, а третий — Бальан и патриарх. Саладин повелел пятидесяти сарацинским всадникам сопровождать каждую группу до Триполи. Он оказался более великодушен, чем граф Раймунд, который закрыл ворота своего города перед спасшимися из Иерусалима и позволил своим воинам разграбить добро, пощаженное сарацинами.
Если тамплиеры недостаточно щедро вносили выкуп за пленных, то их проступок можно объяснить, если не извинить, внутренней ситуацией в монастыре. Магистр был в плену, почти все братья-рыцари погибли. Во главе оставался некий брат Тьерри, который спасся в битве и называл себя "самым бедным из всех самого бедного Дома ордена Храма, и которого называют великим командором".
По уставу этот ранг не давал ему никакой власти, за исключением права "держать совет по всякому делу, случившемуся в Святой Земле, до возвращения магистра и распределять вооружение". Зато он рисковал быть позорно изгнанным из ордена как самый низший из братьев, если он растратит, как бы это ни случилось, состояние Дома или богатства, переданные на сохранение. У Тьерри недостало смелости нарушить устав, и он не нашел средства его обойти. (Позднее, когда дело коснется выкупа Людовика Святого, другой великий бальи ордена сможет продемонстрировать больше воображения.)
На Тьерри легла тяжкая обязанность объявить о катастрофе братьям Запада и настойчиво потребовать подкреплений для возобновления уничтоженного монастыря. Он оплакивает двести тридцать рыцарей, убитых при Хатгине, и шестьдесят других, погибших при Крессоне. Когда он писал, Иерусалим, Аскалон, Тир и Берофа еще сопротивлялись, но "турки расползались по Святой Земле, как муравьи". Тьерри не говорит о трех тамплиерских замках — Сафете, Тортозе, Газе; возможно, о судьбе их он ничего не знал. Сафет скоро после этого будет взят приступом; Тортоза будет победоносно сопротивляться; а в Газе, после многомесячной осады именно Жерар де Ридфор прикажет сложить оружие при условии своего собственного освобождения. В оправдание ему можно сказать, что изолированный посреди завоеванной страны замок должен был рано или поздно пасть, но его сдача еще больше повредила репутации тамплиеров.
Орден мог восстановить силы, но своей гордыней и безрассудством Жерар де Ридфор нанес его чести почти смертельный удар. Отныне белые плащи не будут олицетворять чистоту и незапятнанность, и на братьев-рыцарей обрушатся неиссякаемые упреки и подозрения хронистов.
назад далее