с телом человека, кошки, свиньи и т. д. Несчастный сержант из Монпеза повинился в поклонении "бафометову обличию", создавшему самый черный миф тамплиерского обвинения. Сержант говорил на языке ок (южнофранцузском) и хотел сказать о "магометанском изображении"; в итоге получилась чепуха, тогда как "Бафомет" является всего лишь провансальской деформацией имени пророка Магомета.

Напротив, от начала и до конца протоколов допросов каждый тамплиер заверяет, что он мог говорить богопротивное устами, но не сердцем, что плевал на землю, а не на Крест, что он добрый христианин и верит, что и его братья таковы же. Все они признают церковные таинства; ни один не получал секретных наставлений. Ногаре изменял и мало-помалу усиливал свои обвинения, добавив содомию и черную магию к ереси, в которой обвинял Бонифация VIII. Идол, казавшийся поначалу обычной риторической фигурой, — "они променяли свою славу на золотого тельца и приносили жертву идолам", — становится центром культа, подобного шабашам ведьм. Но тут уже инквизиторы не последовали за Ногаре. Четыре главных пункта обвинения, сформулированные изначально, остались единственными, которые за ними числились. Из того, что инквизиция отказалась вменить в вину тамплиерам какую-либо определенную ересь, предполагаемое их отступничество предстает бессмысленным, абсурдным в прямом смысле слова: они произносят заведомо ложное отречение от Бога и, плача, плюют на Крест, который протягивает им стенающий командор. Так или иначе, ни один свидетель не выглядит исповедующим иную веру, не обнаружено даже следов тайной доктрины. Под конец те, кто восходит на костер, умирают, провозглашая свою веру в Бога.

Тем не менее совокупность обвинений включала существенный аспект: существование упрощенной исповеди, возлагавшей ответственность то на орден в целом, то на командоров, которые председательствовали на церемонии вступления в орден, что наполовину извиняло запуганных вступающих, — то на умерших, поскольку факты, о которых расспрашивали узников, восходили ко времени двадцати- или тридцатилетней давности. Одним ударом узаконивали упразднение ордена Храма, представив его полностью развращенным, а потому неисправимым и должным исчезнуть.

Однако чем дальше по времени отстояли подобные извращения, тем более невероятными они казались, поскольку вменить их требовалось таким людям, как Амальрику де Ла Рошу, известному своей набожностью и порядочностью, другу и слуге Людовика Святого и папы Урбана IV; или такому осмотрительному, пользовавшемуся весьма высокой репутацией дипломату, каким был Ронслен де Фос. Можно также обратить внимание на тот факт, что Гийом де Боже провел на Западе два года после своего избрания в 1272 г. и посетил все командорства Франции, Испании и Англии. Никто во время процесса не посмел посягнуть на его память. Если приписываемая тамплиерам


назад далее
Навигация